Саперы в штыковые атаки не ходят

Иван Степанович Ковжун был уникальной своего рода личностью среди угольных генералов Кузбасса


Не так давно на телеканале «Звезда» показали фильм «Ладога», где речь шла о событиях, якобы имевших место на легендарной Дороге жизни во время Великой Отечественной войны. Картина началась с фальши: по льду Ладожского озера двигается колонна полуторок с ярко включенными фарами. И я тут же подумал о нашем земляке-кемеровчанине-фронтовике Иване Степановиче Ковжуне, который в то время воевал под Ленинградом, на Волховском фронте. Из его воспоминаний вы и поймете, где прокололись авторы фильма. Но все по порядку.

Иван Степанович Ковжун — известный в Кемеровской области горняк. В 50-60-е годы работал на руководящих должностях в угольной промышленности Кузбасса.

После окончания семилетки он поступил в Кемеровский горно-угольный техникум, который с успехом закончил в декабре 1941 года.

Трудовую деятельность начал в январе 1942-го на кемеровской шахте «Северная» горным мастером.

— Где-то в начале 1942 года нас — восемнадцатилетних парней, молодых горняков собрали в Рудничном райкоме партии,— вспоминал Иван Степанович. Перед каждым лежал листок бумаги и карандаш. Военком коротко рассказал о положении на фронте. А оно было очень тяжелым. Свою речь закончил словами: «Мы знаем, что у каждого из вас есть бронь. Но также знаем, что среди вас есть люди, кто от нее откажется и пойдет на фронт защищать Родину».

Все, как один, написали отказ от брони с просьбой направить его на фронт.

Час Ивана Ковжуна пробил в мае. Его вызвали в военкомат и направили в Новосибирск, в школу радиоспециалистов. После трехмесячных курсов он уже был под Москвой, в Нахабино. Попал в инженерно-саперные войска. Часть направили в самое пекло — под Ленинград, на Волховский фронт. Инженерно-саперные войска в штыковые атаки не ходят. Занимаются минированием-разминированием, возводят мосты, переправы. Молодому бойцу Ивану Ковжуну довелось быть среди строителей знаменитой Дороги жизни. Ее проложили зимой по льду Ладожского озера. Сооружение в общем-то простецкое — деревянные брусья укладывали на лед, а сверху покрывали досками. Дорога связывала Ленинград с «большой землей». В город везли продовольствие, а оттуда вывозили больных, стариков и детей.

Иван Степанович вспоминал:

— После того как мы проложили дорогу, перед батальоном выступил политрук. Дело в том, что каждую машину должны были сопровождать два бойца. Они ложились на передние крылья автомобиля и фонарями ночью освещали дорогу, корректировали движение. Свет фар привлекал бомбардировщиков противника. А маломощные фонари были не так заметны. Но все равно частенько попадали под бомбежку. В такие рейды я ходил неоднократно. За что и был награжден медалью «За отвагу».

Иван Ковжун участвовал и в прорыве блокады Ленинграда.

— В этой операции погибло особенно много моих товарищей,— вспоминал Иван Степанович. Немцы ожидали нашего наступления. А потому все подступы к их позициям были тщательно заминированы. В начале войны у них, как и у нас, взрыватели находились сверху мины. А затем немцы стали изготавливать мины, где взрыватель размещался сбоку. Наши ребята проделывали проходы в минных полях перед позициями противника накануне наступления под Ленинградом и не сразу разгадали эту хитрость. А потому многие погибли. Жуткая картина, когда сапер подрывается на мине. Взрыв. И в воздухе только два-три зуба и капля крови…

После прорыва блокады наши войска гнали противника до самого Пскова. Здесь фашисты соорудили мощный укрепрайон. Наступление Красной армии было приостановлено. Над позициями советских вой­ск кружили немецкие самолеты, сбрасывали листовки, где призывали на этом рубеже закончить войну. Командование Красной армии на это не согласилось. В этом походе Иван Ковжун был начальником радиостанции. Пригодились все-таки навыки, приобретенные в новосибирской школе радиоспециалистов.

Довелось Ковжуну участвовать и в освобождении Прибалтики. И вот здесь-то ему пришлось с врагом столкнуться, как говорится, лицом к лицу.

Иван Степанович вспоминал:

— Когда мы вступили на территорию Прибалтики, в полях поспели хлеба. Выросли в человеческий рост. Местные жители нам сообщили, что не все немцы успели отступить, многие прячутся в хлебах и в небольших лесах.

Однажды была команда прочесать местность. Шли цепью, но так, чтобы друг друга видеть и слышать. Я наткнулся на бутылку с зажигательной смесью, бросил ее в камень, но не попал. Бутылка покатилась под откос. Я за ней. Догнал. Посмотрел вперед, куда бы ее бросить. И обомлел. Прямо передо мной был блиндаж, а рядом немцы — пять человек. Дал по ним очередь. Они в ответ застрочили. На шум сбежались наши ребята. И немцы сдались.

Война сержанта Ивана Ковжуна закончилась в Риге. Когда вышел приказ Верховного главнокомандующего о демобилизации, Ковжуна вызвали в штаб. Иван Степанович вспоминал:

— В штабе говорят: «Напиши домой, пусть тебе документы вышлют, что ты горный техник, быстрее демобилизуешься». А я еще в начале войны попросил жену, и она выслала мне по почте настоящий диплом. На всякий случай. Я его зашил во внутренний карман гимнастерки. И воевал вместе с ним. Поэтому я тут же его предъявил.

Демобилизовавшись, фронтовик Иван Ковжун решил осесть в Новокузнецке. В тресте «Куйбышевуголь», куда он обратился, его направили на шахту имени Орджоникидзе. Назначили помощником начальника участка. И здесь он вновь лицом к лицу столкнулся с… немцами. На шахте работали пленные. Трудились неплохо. Но однажды вышел конфликт.

Иван Степанович вспоминал:

— Прихожу как-то в забой. Смотрю: отпалка произведена, а породу не убрали. Говорю их бригадиру, он малость по-русски понимал: «Породу надо бы убрать, не то я вам дам прикурить…». Бугор, видать, принял это за серьезную угрозу. И когда я малость отвлекся, врезал мне в ухо. Тут я не удержался. Сказал: «А теперь будет бить русский солдат». Отметелил его по первое число. Когда поднялся на поверхность, меня уже ждало все шахтовое и лагерное начальство. Лагерники давай мораль читать. К пленным, мол, надо относиться гуманно. То да се. Ну, думаю, выгонят меня из шахты. Но тут вступился за меня наш парторг: «Да как он смел вообще руку поднять на солдата-победителя». Отбили меня от лагерного начальства.

В 1953 году Ивану Степановичу Ковжуну доверили возглавить киселевскую шахту 7-бис. Был ему в ту пору 31 год. И был он самым молодым из директоров шахт бассейна. Предприятие в то время ни с того ни с сего резко сдало в добыче угля. Ковжун, как и полагается молодому руководителю, начал изучать ситуацию. Дневал и ночевал на шахте. А причина отставания коллектива была простой — не было элементарной трудовой дисциплины.

— Пришлось закручивать гайки, — вспоминал Ковжун. Меня даже поругивали в тресте за это. Но мы создали хороший очистной фронт. И дела на шахте пошли в гору.

Пошли дела в гору и у молодого вожака горняцких коллективов Ивана Степановича Ковжуна. В 1958 году, после трехгодичной работы в тресте «Кагановичуголь» начальником технического отдела, его назначили директором шахты «Суртаиха». Наследство ему досталось от опытного руководителя Петра Федоровича Шарапова. И было, надо сказать, добрым. Шахта работала стабильно, коллектив был крепким.

И все-таки Ковжуну пришлось пару лет потрудиться, прежде чем «Суртаиха» Киселевского рудника прогремела на весь Советский Союз. В марте 1960 года коллектив одержал выдающуюся победу. Производительность труда рабочего на добыче впервые достигла 106,4 тонны. Это был самый высокий показатель в стране при подземном способе добычи.

Уголь на шахте выдавался в основном из щитовых забоев, доля лав была сведена до 1,8 процента общей добычи. На круглых пластах малой мощности были внедрены арочные щиты. В марте из-под каждого щитового перекрытия было выдано почти на 500 тонн угля больше, чем добывалось в 1959 году. На участке №3 бригада щитовиков Н.И. Цветкова добыла почти 14 тысяч тонн угля, перекрыла план на 1 200 тонн.

Пока мужал как крупный руководитель Иван Степанович Ковжун, выросли и его дети — сыновья Вячеслав, Юрий, Владимир и Александр. Старшие поступили в разные учебные заведения областного центра. И Иван Степанович стал просить у областного начальства перевода на какую-либо из шахт поближе к Кемерову. И в 1964 году его назначили директором березовской шахты «Южная», где он отработал еще одну свою директорскую «пятилетку».

А перед уходом на пенсию четыре года, с 1969 по 1973 год, работал заместителем начальника технического отдела комбината «Кузбассуголь».

Иван Степанович Ковжун — уникальная своего рода личность среди угольных генералов Кузбасса. Проработав в отрасли более 30 лет на руководящих должностях, он не имеет ни правительственных, ни ведомственных званий и наград. В чем же дело?

— Да я всю жизнь правду-матку резал в глаза, невзирая на авторитеты. Языкастым был. А потому неудобен был некоторым большим начальникам: и областным, и отраслевым, — вспоминал Иван Степанович. Но свой вклад в угольную промышленность Кузбасса я внес. И надеюсь, достойный. А на парадном пиджаке у меня есть орден Отечественной войны I степени, медали «За отвагу», «За оборону Ленинграда», «За победу над Германией». А самое главное — я четырех сыновей воспитал: один — медик, другой — моряк, третий — горняк, четвертый — милиционер. Значит жизнь я прожил не зря.

Сергей Лепихин


2024-МАЙНИНГ