Хозяйки подземелья
В дореволюционной России женский и детский труд применялся повсеместно, так как оплачивался ниже, чем труд взрослого мужчины. Однако существовали законы, запрещавшие или ограничивавшие применение женского труда в ряде профессий, вредных для женского организма
Например, Горный Устав запрещал привлекать женщин и детей к подземным и ночным работам. Однако во время Первой мировой войны этот запрет был отменен. Но — с оговоркой: временно, до окончания военных действий. После Октябрьской революции была отменена и оговорка: начавшаяся индустриализация потребовала огромного количества рабочих, и речь шла уже не об ограничении женского труда, а о его расширении.
В 1931 году опубликован специальный «список профессий и должностей, на которых применение женского труда должно быть разрешено». Через 7 лет этот список был признан недостаточным и расширен. Во время Великой Отечественной войны всякие списки потеряли значение, женщины стали привлекаться на все производства и на все работы без исключения. В 1943 году под землей работало 245 тысяч женщин, составлявших 86 процентов шахтерских коллективов. Трудились женщины вручную, без комбайнов и комплексов.
В 1957 году вышло постановление Совмина СССР и ВЦСПС «О мерах по замене женского труда на подземных работах в горнодобывающей промышленности и на строительстве подземных сооружений». Но с женским трудом отрасль еще не была готова расстаться. Вывод их на поверхность продолжался поэтапно до 1966 года.
Кто в доме хозяин
...Использование женского труда на шахтах Кузбасса началось еще до войны.
Женщины были задействованы в основном на поверхности и частично в некоторых случаях под землей. Подземными работами женщина не могла заниматься по нескольким причинам. Самая веская причина состояла в том, что рабочий график шахт Кузбасса существенно отличался от ныне существующего рабочего ритма. Шахтерский коллектив трудился шесть дней в неделю, и при такой нагрузке шахтер не мог заниматься домашним хозяйством.
Соответственно, существовало своеобразное разделение обязанностей — мужчина был кормильцем, а женщина держала дом и хозяйство. И если в семье было все наоборот, то есть жена работала, а муж сидел дома, то в глазах общества он неизбежно считался пропащим, изгоем.
Война внесла поправки
22 июня 1941 года ситуация в корне изменилась. Женщины начали заменять в шахтах своих ушедших на фронт мужей и сыновей. Уже 23 июня более 80 домохозяек, жен горняков прокопьевской шахты «Коксовая-2» изъявили желание добывать уголь. Большая их часть стала работать на откатке угля, очистке горных выработок от мусора и грязи.
Очень скоро количество женщин в шахтах Кузбасса достигло более трети от общего числа трудящихся. Из 14 тысяч около 2 700 работали в забое (столь малая цифра обусловлена тем, что для работы под землей нужна специализация, а обучение в военное время не всегда было возможно).
Большинство женщин-горняков Кузбасса не достигло к началу своей работы под землей 25 лет. 148 из них отдали свою жизнь за уголь, хотя процент гибели женщин-шахтеров был значительно ниже, чем мужчин.
Лебедицы-лебедчицы
...Еще целое десятилетие после победы женщины играли значительную роль в рабочем процессе на шахтах. Однако с восстановлением народного хозяйства они постепенно выводились с основных профессий, связанных с особым риском и тяжелым физическим трудом.
До конца 50-х — начала 60-х годов на шахтах Кемеровской области оставались чисто женские профессии, используемые под землей. Среди них — сумконоски, мотористки, осланцовщицы, пыжеделы, газозамерщицы, породовыборщицы, стволовые подъема, лебедчицы.
Побег из забоя
До конца 50-х — начала 60-х годов женщины в шахте чаще всего выполняли малоквалифицированную или вовсе неквалифицированную работу. А вот в годы войны им доверяли не только обслуживающие функции, но даже добычу угля.
Как вспоминала Александра Петровна Рядных, уроженка села Матвеевка Новокузнецкого района, в дальнейшем проживавшая в Междуреченске, во время войны в ее селе собрали всех девушек и девочек-подростков 16 и старше лет и направили в Кемерово на старые шахты.
— В тех шахтах, — рассказывала она, — добыча давно закончилась, угля оставалось совсем немного. Но стране его нужно было все больше и больше, поэтому шахты снова открывали, только мужиков на них не отправляли, они работали на более новых, больших шахтах.
Привезли нас на место. Робы нет, сказали, пойдете в забои в своем. Выдали по кайлу, лопате и тачке.
Назначили задание. Потом оно менялось, увеличивалось. Мы должны были нарубить и вывезти столько тачек угля, сколько велено. Пока все не сделаем, не выпускали наверх никого, так что друг другу помогали.
Работали в сырости, вода текла и сверху, и откуда-то с боков, хлюпала под ногами. Друг друга почти не видели, освещение было совсем скудное. Хорошо хоть, от забоя до люка дорога была прямая, без ответвлений, а то бы плутали.
Касок нам не дали, сказали, нету. Мы брали металлические куски, пластины, клали их на макушку, поверх платка, привязывали к голове еще одним платком, а потом повязывали шали. Такие «каски» защищали мало. Крепь в выработках была старая, полусгнившая, то и дело вываливались куски угля. Мне два раза разбивало голову, врач зашивал раны. В последний раз сказал, что, если еще упадет кусок на голову, не выживу или останусь навсегда дурочкой.
Страшно стало, мне всего-то 19 было. Думала, домой отпустят, но не отпустили. Тогда мы с подружкой сбежали. Неделю добирались пешком: ночью шли, днем прятались. К дому подхожу, а меня уже милиционер ждет. Дал только зайти, с мамой обняться, поплакать, взять кусок хлеба. И увел.
Мы уж с подружкой думали — в тюрьму. Но нас пожалели. Война подходила к концу, судить не стали, просто вернули на шахту...
Шахта шутить не любит
А вот что вспоминает сегодня Пелагея Петровна Дымова о тех годах, что проработала на шахте «Томусинская 1-2»:
— Я была почтальонкой, но мне это не нравилось. Каждый день одно и то же, по одним и тем же адресам в любую погоду тащишь тяжелую сумку. И тут подружка мне предлагает пойти на шахту, туда как раз набирали девушек и молодых женщин.
Сначала нас направили на КРО, курсы рабочего обучения. Учили серьезно, информации было очень много, особенно по технике безопасности. И вот наконец первый рабочий день.
Накануне нам выдали спецовку,
резиновые сапоги и лопаты, «карагандинки», такие особенно ценились у шахтеров, потому что были очень удобными. А для еще большего удобства отец мой приделал к ней особую ручку, лопата в руках просто играла!
Пришли на наряд — в чистенькой робе, молоденькие, стройные. Шахтеры на нас поглядывают, а мы цветем. «Карагандинки» свои в сторонке поставили и слушаем начальника. Наряд заканчивается, поворачиваемся, а лопат наших нет! Потом уже узнали, что шахтеры свои лопаты берегут пуще глаза, из рук не выпускают, а мы тут сидим, красуемся. Перепугались — как же теперь? В забое нам лопаты, конечно, дали, но уже не такие, какие были у нас, — старые, с сучковатыми ручками. Зато мы получили первый урок: в шахте не зевают.
После наряда надо было сесть на крытую бортовую машину, которая везла шахтеров на первый горный участок, километра три от комбината. Это сказать легко — сесть. На деле выглядело так: подходит машина, мужики бросаются к ней, отталкивая друг друга, и лезут. Попробуй пробейся среди них.
Нас с подругой затащили на машину наши провожатые, лесогоны, которых нам дал начальник участка. Потом мы уже сами приспосабливались: залезешь на колесо, подтянешься на борту и переваливаешься в кузов.
Хорошо помню, как первый раз зашла в шахту: огромная штольня, все чисто, сухо, стены и потолок побелены. Маленькие электровозики тянут вагончики с углем и лесом. Людей тогда не возили, мы долго шли пешком к своему рабочему месту.
Начали работать породовыборщицами. Нам объяснили, что надо делать. По скребковому конвейеру идет цепь, тащит уголь. Скребок идет быстро, надо успеть выхватить породу и отбросить ее в отвал. Главное при этом — не попасть руками под цепь.
Сидим, хватаем куски, руки бережем, стараемся. Старались до тех пор, пока на нас не обратили внимание более опытные породовыборщицы. Оказалось, мы столько угля откинули! Откуда нам знать, где уголь, а где порода. Не сразу и не скоро научились различать их.
В первые же дни пошли учиться на мотористок, это более высокая квалификация. Учились без отрыва от производства три месяца, и наконец нас поставили на моторы.
Каждой отвели место. Первый конвейер шел из лавы, там работа самая легкая: следи за цепью, чтобы нормально шла, включай да выключай мотор по команде. «Автоматика» была простая: машут лампой горизонтально — выключай, вертикально — включай.
Дальше уголь пересыпался на второй, потом — на третий конвейеры, следом — на ленту, где сидят породовыборщицы. На втором и третьем конвейерах уже надо было следить за тем, чтобы уголь сильно не сыпался на землю, время от времени брать лопату и собирать то, что упало.
Мы любили работать в лаве — легче и спокойнее. Только иногда надо было уходить вниз, на струю. Делалось это тогда, когда взрывали ленту, кусок пласта. Сначала штангой бурили отверстия, забивали в них аммонит, потом — пыжи. Когда все было готово, давали команду, и все уходили.
Мне надоело бегать туда-сюда, и однажды решила — не пойду, отсижусь в сбойке, ведь близко-то ничего не рушится, зачем уходить? Спряталась, сижу. Как рванет! И сразу — дым, глаза слезятся, задохнулась, потом закашлялась, до рвоты. Мастер услышал, подскочил, вытащил меня за шкирку из сбойки, кричит — это ведь злостное нарушение техники безопасности, газ-то ядовитый. Случись что со мной, ему бы отвечать, что не проследил.
Потом я сидела, ничего не могла делать. Мастер меня домой отправил, только строго-настрого наказал никому не говорить, почему освободил от работы.
В спокойной работе в лаве одно было плохо: от монотонности тянуло в сон. Раз я и задремала. Кажется, на секундочку глаза закрыла, как вдруг слышу — бежит бригадир, матерится. Вскинулась, а у меня вся цепь скачалась на второй конвейер, — авария! Оказывается, упала стойка, расперла цепь, она порвалась. Мне машут — выключай, а я сплю.
Я глаза вытаращила, мотор выключила, сжалась в комочек. Бригадир подлетел и... замолчал. А что тут скажешь: сидит перед ним восемнадцатилетняя девчонка перепуганная, вот-вот заплачет. Начал цепь молча вытаскивать и ремонтировать.
Потихоньку мы втянулись в работу. Знали свои обязанности, старались внимательно следить за конвейерами и за сигналами, которые нам подавали. Приходили на смену, первым делом проверяли моторы, чистые ли они. И сами передавали сменщице обязательно чистый мотор.
На участке у нас было очень много молодежи. А тогда было развито соцсоревнование, бригады стремились ставить рекорды. Надумали и мы поставить. Обычно ленту, кусок пласта, брали за двое-трое суток. Мы решили взять за сутки. Людей из трех смен разделили на две смены. Первая должна была после взрыва убрать уголь, а вторая — перенести на новое место конвейер. И вот что вышло...
Народу много, сидят шесть или семь породовыборщиц, на каждом моторе по две мотористки, столько и не надо было. Каждый лучше других знает, как и что нужно делать, все друг другу что-то доказывают, шумят, а дело стоит. Только вроде наладимся, как что-нибудь сломается или объявят, что нет порожняка. Так проколготились восемь часов, все злые, голодные. Бригадир позвал меня с собой в буфет, что был в комбинате. Пришли, а там, кроме сладких булочек и острого венгерского сала, ничего нет. Принесли все это в лаву, шахтеры еще пуще разозлились — что это за обед! Но деваться было некуда, съели. И разошлись по домам. Больше про рекорды никто и не заикался.
...Женщин тогда на шахте было очень много. Придешь в мойку — приходится в очереди стоять. Особенно много было молоденьких девчонок. Любопытных и бесшабашных. Нам все было интересно, а об опасности мы не задумывались.
Заходить в отработанные лавы запрещалось категорически. Но как не посмотреть, что там?! Глянем, что мастера поблизости нет, и бежим туда. А там так интересно! Тихо, и кругом стойки — как в лесу. То и дело слышен скрип — это лава оседает. А иногда хруст раздается, это какая-нибудь стойка не выдерживала давления и ломалась.
Мы туда в туалет ходили, места-то специального не было. Еще любили спрятаться там и вздремнуть, когда конвейер по какой-то причине останавливался. Но уж если попадались мастеру, то такого выслушивали!
Еще недалеко от нас был забой, в котором на поверхность выходил сероводород. Вход в забой тщательно закрыт, замазан глиной. Но лазейку мы, конечно, нашли, лазили туда. Запах кошмарный, но так интересно наблюдать, как на поверхности пола вздуваются пузырьки, шипят и лопаются.
А под самым куполом лавы была установлена клетка, она должна была в случае, если повалится уголь, хоть немного его задержать. Забираться в клетку запрещалось категорически. Но как не забраться?! Мы любили там посидеть, посекретничать. Идет мастер, слышит, наверху кто-то хихикает, стаскивает нас оттуда, побелеет от злости, кажется, вот-вот ударит...
Умом мы понимали, что о нас беспокоится. Пойдет та же отработанная лава, случится выброс сероводорода больше обычного, вывалится кусок угля над клеткой под куполом, — и все, поминай как звали. Но молодые были, глупые.
А то, что шахта шутить не любит, поняли чуть позже. Был у нас еще один мастер, вечно сердитый на всех, матерился, кричал, его не любили. И вот как-то подошел ко мне, посмотрел, как я работаю, и дальше отправился. Минуты через три слышу сзади шаги, поворачиваюсь, а его шахтеры несут на куртке. Оказалось, проходил мимо одной стойки, она упала и угодила ему прямо в висок...
Еще видела шахтера, которого сняли с транспортерной ленты. Ездить на лентах категорически запрещалось, но многие шахтеры на запрет не обращали внимания. А этот где-то выпил, реакция, конечно, уже не та. Зазевался, у него цепью закрутило штанину и оторвало ногу до колена.
...Проработала я почти три года, вышла замуж, ушла в декретный отпуск. Когда он закончился, пришла на шахту, а мне сказали, что женщин с подземных работ вывели, было это в 1958 году. Потом я часто встречала тех, с кем когда-то работала. Устраивались кто как мог. Кого-то взяли на обогатительную фабрику, кому-то удалось попасть на стройку — всем пришлось переучиваться.
Я часто вспоминаю шахту. Мне нравилось на ней. Зимой, в сорокаградусный мороз, бежишь, заколеешь, губы еле шевелятся. А в шахте тепло, сухо, светло. А летом там в любую жару прохладно.
Еще вспоминается, как весной мы выбирались на поверхность по вентиляционному штреку (тоже серьезнейшее нарушение!). Тогда отрабатывались самые верхние пласты, пролезешь каких-то двести метров от забоя — и вот уже черемуха цветет...
Героини нашего времени
— Это не я выбрала профессию, это профессия выбрала меня, — говорит Олеся Чепкасова, технический руководитель по геологическим работам АО «ТопПром».
Будущий геолог росла в семье бригадира проходчиков, а ее дедушка всю жизнь проработал буровиком в геологоразведочной партии. Именно он в 1964 году открыл месторождение минеральной воды на территории нынешнего Терсинского сельского поселения. Поэтому мечта Олеси стать врачом так и осталась мечтой, а реальностью стало обучение в Осинниковском горнотехническом колледже по специальности «Геологическая съемка, поиски и разведка месторождений полезных ископаемых». А позже Олеся Чепкасова получила профильное высшее образование квалификации «горный инженер». И о своем решении связать свою жизнь с геологией ни разу не пожалела.
В профессии Олеся Юрьевна 14 лет. Свой трудовой путь она начала в 23 года подземным геологом на шахте «Юбилейная» ( Новокузнецк). Через два года возглавила геологическую службу предприятия.
Олеся Чепкасова — пример лидера, который ведет за собой команду профессионалов, понимая ответственность за принятые решения. В работе со сложными горно-геологическими условиями в шахте Олеся Чепкасова использовала свои знания и опыт. Она изучила влияние трещиноватости и тектонической нарушенности пород на ведение добычных работ. Результаты исследования были внедрены в систему отработки угольных пластов. Это повысило безопасность работы в забое, а также увеличило производительность труда на предприятии.
В 32 года Олеся Чепкасова стала техническим руководителем по геологическим работам АО «ТопПром». Применив опыт, наработанный на таких угольных предприятиях, как шахта «Полосухинская», шахта «Усковская», шахта «Осинниковская», успешно анализирует картину шахтного поля и применяет знания в прогнозировании геологических нарушений, влияющих на условия отработки.
Олеся Юрьевна убеждена, что от профессионализма геолога зависит безопасность проведения горных работ. Каждый новый участок не похож на предыдущие, ведь недра и их природа — это своеобразный живой организм. Поэтому интерес к работе у геолога никогда не пропадет: постоянно меняющиеся условия, изучение специализированной литературы и трудов коллег, совершенствование технологий — все это дает возможность развиваться и учить молодых коллег на своем примере.
Она готова делиться знаниями с коллегами, поэтому планирует выпустить собственный труд, где будут проанализированы примеры из ее практического опыта. И, кто знает, может, через несколько лет будущие специалисты применят оптимальные решения главного геолога «ТопПрома» Олеси Чепкасовой в своей работе. Ведь угольная промышленность — одна из немногих отраслей, где определяющим фактором выбора технологий были и остаются силы природы.
Есть такая профессия — уголь разгружать!
На обогатительной фабрике «Коксовая» за этот процесс отвечает Ольга Цыш, мастер цеха углеприема и погрузки. Она работает в угольной отрасли почти 30 лет, из них более 23 лет — на ОФ «Коксовая».
В течение рабочей смены Ольга Петровна руководит погрузочно-разгрузочными операциями; контролирует ход выполнения погрузочно-разгрузочных работ и неукоснительное соблюдение рабочими правил и норм техники безопасности при ведении работ. Всегда своевременно принимает оперативные меры по предупреждению и устранению возможных нарушений в технологическом процессе, что позволяет без простоев отгружать необходимые объемы сырья и концентрата.
Под руководством Ольги Цыш прошли подготовку и работают на производстве молодые рабочие-обогатители. Свой опыт и знания она умело применяет на практике, постоянно вносит предложения по совершенствованию технологического процесса и принимает участие в текущем планировании производства.
За ними будущее
Это можно сказать об Алене Крутоголовой, заместителе главного инженера технической службы ОФ «Коксовая». В угольной отрасли она работает 9 лет. По сравнению со старшими коллегами — это немного. Но за это время успела подняться по карьерной лестнице.
Как и многие коллеги, начинала Алена Юрьевна с рабочих профессий. Трудилась машинистом установок обогащения и брикетирования, аппаратчиком углеобогащения, машинистом установок обогащения. Также получала опыт, будучи учеником начальника смены. Получив квалификацию «горный инженер», работала начальником смены на шахте имени Ялевского».
На ОФ «Коксовой» Алена Крутоголова работает третий год. Сначала была ведущим инженером по планово-предупредительному ремонту. За два года работы освоила многие нюансы работы обогатительной фабрики, что позволило ей в мае 2021 года занять должность заместителя главного инженера.